Так, а вспомню-ка я, с чего начиналась тема и продолжу все-таки выкладывать тут рассказы про товарища коммодора)))

- Это не по правилам. - канючил коммодор Норрингтон. - Я ради нее под трибунал готов, а она...
- А она тебя не любит все равно. - с тяжким вздохом закончил сценарист. - Слушай, чего пристал? Во-первых, я сценарист, а не психоаналитик, а во-вторых, у меня сегодня выходной.
- Всё твой долбанный сценарий! - взвился коммодор. - Не по сценарию мы бы с ней давно бы... душа в душу...
Сценарист подстреленной чайкой спикировал под стол и долго дрыгал ногами.
- Сценарий не догма, - сказал он, отдышавшись, - а Лизавета не дура. Ну сам посуди, за что ей тебя любить?
- Как это "за что"? - опешил коммодор. Сказать по правде, он был уверен, что любят не за что-то там, а...ну, просто так. Любят, потому что любят. Потому что кто-то - это именно кто-то, а не кто-то там другой.
Вот примерно так думал коммодор.
Но сценарист думал иначе.

- Ты посмотри на себя! - сказал он, забрасывая ноги на стол и окидывая Норрингтона взглядом профессионального работорговца. - У тебя на роже написано: "Хранить в темном прохладном месте, перед употреблением взболтать". Этот жуткий парик! Этот душный камзол! Этот шейный платок, намотанный по самые гланды! Нет, а цвет лица! Нужно сильно постараться, чтоб за столько лет беспорочной службы в тропиках не разжиться хоть чисто символическим загаром!
- Причем тут загар? - промямлил коммодор, с тревогой разглядывая раззолоченные обшлага мундира.
- А при том, дорогой ты мой, - издевался сценарист, - что разгуливать в таком виде по карибской жаре и не получить солнечный удар может только полный...гм...кавалер ордена Бани.
- Это форма. - мрачно пояснил Норрингтон. - И я не имею права...
- Да знаю я, знаю. - отмахнулся сценарист. - Ты это Лизавете скажи. Валяй, объясни ей, что хорошего в жизни с занудой, который скорей удавится, чем позволит себе показаться на людях без парика!
Это был удар ниже пояса. Норрингтон, если начистоту, носил парик не только из почтения к уставу. Коммодору казалось, что напудренные букли удачно скрывают его оттопыренные уши.
К счастью, сценарист имел в виду совсем другое.
- Женщины, - разглагольствовал он, размахивая линейкой как абордажной саблей, - любят отчаянных. Корсаров, авантюристов, завоевателей!
- Пиратов. - вздохнул коммодор.
- Да, и пиратов тоже. - воинственно сверкнул очками сценарист. - Тех, кто способен на ПОСТУПОК! На безрассудство, черт побери!
- Ну, знаешь! - подскочил Норрингтон. - После того как я сдал "Перехватчик"...
- "Перехватчик" ты сдал по сценарию. - осадил его сценарист. - А я говорю о безрассудствах по велению сердца.
Коммодор сник. Такого рода безрассудств он не совершал.
- То-то и оно. - с чувством глубокого удовлетворения констатировал сценарист. - Так за что тебя, спрашивается, любить?
Молчание было ему ответом. Любить коммодора, при такой постановке вопроса, было совершенно не за что.

"Корсары. - думал Норрингтон по возвращении на борт "Разящего". - Авантюристы. Джентльмены удачи".
Он мучительно пытался представить себя в роли флибустьера, но на ум приходили только золотые зубы Джека Воробья, от блеска которых коммодору моментально становилось дурно.
Как вообще подаются в пираты?
Какие документы при этом оформляются?
И что скажет старший флагман?
Пожалуй, придется писать объяснительную. Да не одну.
И кому теперь подавать отчетную ведомость о практическом плаванье, над которой он, коммодор, корпел четвертый день?
А строевой рапорт о состоянии эскадры?
Рапорт получался - загляденье.
Куда его теперь?
"Вот закончу с документами, - думал Норрингтон, любуясь безукоризненно расчерченными страницами, - и в пираты".
Он сбросил тяжелый мундир, размотал шейный платок и рванул ворот рубахи. Затем критически оглядел себя в зеркале. До Воробья, конечно, далековато, но на первых порах сойдет.
Довершила образ повязка на глаз, наскоро сооруженная из черной бархатной ленты, стягивавшей тупей парика. Сам парик Норрингтон, не без внутренней борьбы, оставил лежать на столе.
- Пиастры! - подражая попугаю из мультфильма "Остров сокровищ", хрипло каркнул коммодор.
И увидел в зеркале перекошенную физиономию старшего офицера - лейтенанта Джиллета.
Лейтенант, чье командование тендером оказалось недолгим по причине вопиющего разгильдяйства, после знакомства с наиболее колоритными образчиками слэшерского творчества сделался вовсе неадекватен. При малейшем шорохе он затравленно вздрагивал, избегал дружеских объятий и рукопожатий, а на предложение пропустить кружечку где-нибудь на берегу отвечал решительным отказом. Ежевечерние доклады коммодору о состоянии вверенного ему судна превратились для Джиллета в
сущую пытку. Всякий раз, когда тяжелая дверь коммодоровой каюты захлопывалась за его спиной, он ожидал увидать начальство в самом что ни на есть непотребном виде.
И сегодня эти ожидания почти подтвердились.
- Какого черта, лейтенант? - возмущался Норрингтон, торопливо нахлобучивая парик и скрывая под буклями пылающие уши. - Мы не в борделе, чтоб входить без стука!
- Дверь. - одними губами прошептал лейтенант. - Она... сама...
- Что вы там лопочете, как беременная каракатица. - злился коммодор, застегивая рубаху и проклиная все на свете безрассудства. - Закройте дверь с той стороны и представьтесь как полагается! Шевелите присосками, кому говорят!
Лейтенант покорно захлопнул дверь - в голове у него роились ОБРАЗЫ - и, потоптавшись под ней на ватных ногах, совершенно не по уставу проблеял:
- Можно?
- Можно козу на возу. - ядовито отвечали из-за двери. - А на флоте просят разрешения.
Затем дверь распахнулась, и взору лейтенанта предстал более-менее привычный - и приличный - вариант коммодора.
- Наверх. - коротко скомандовал вариант.
Под испуганный бубнеж старшего офицера Норрингтон обозревал панораму вечернего Порт-Ройяла. В снастях завывал некстати окрепший ветер. Из таверн, понастроенных слэшерами, доносились леденящие душу звуки.
Внезапно коммодора осенило.
- Заманить бы туда паршивца Тернера, - ухмыляясь, поделился он с Джиллетом. - В меру безрассудно - и по велению сердца, да, лейтенант?..
Лейтенант не ответил. Он побледнел как полотно и сполз на доски палубы.
По велению сердца.

- "Глубокоуважаемая Лизавета Губернаторовна, - бормотал коммодор Норрингтон, прохаживаясь вдоль ограды губернаторской резиденции и с тоской поглядывая на темные квадраты окон Лизаветиных комнат, - смею покорнейше просить о снисходительном извинении меня в том, что спешная работа и другие обстоятельства..."
Здесь коммодор, по обыкновению, забуксовал. Сложные предложения всегда давались ему с трудом, но бессовестные составители "Сборника советов и наставлений на разные случаи частной и общественной жизни" - люди безусловно гражданские - других попросту не предусмотрели.
А отказываться от любезного приглашения на Лизаветино бракосочетание "в вольной, непринужденной форме", как то рекомендовалось авторами, Норрингтон по понятным причинам не рискнул.
- "Глубокоуважаемая Лизавета Губернаторовна, - сверившись со "Сборником", заново начал он, - смею покорнейше просить о снисходительном извинении меня в том..."
Ситуация благоприятствовала коммодору. Улицы аристократических кварталов Порт-Ройяла были девственно пусты. Да и сам город по случаю премьеры четвертой части "Гарри Поттера" существенно обезлюдел. Пиратские капитанши все как одна обрядились в бархатные мантии и унеслись на метлах в неведомую даль. На дверях слэшерских притонов белели
таблички "Закрыто" и "Ушли за впечатлениями". У кузницы Тернера и резиденции губернатора сами собой рассосались пикеты сторонников и противников лизавет-кузнецовского мезальянса.

- ...что спешная работа и другие обстоятельства воспрепятствуют мне воспользоваться любезным приглашением вашим, - бубнил коммодор, - хотя вы не можете себе представть, как дорого мне ваше общество...
Короткие южные сумерки стремительно густели. С последним лучом закатного солнца флаги на кораблях поползли вниз, и Норрингтон с удивлением обнаружил, что брам-реи и брам-стеньги на "Разящем" впервые за последние два месяца вовремя спущены в ростры. Растяпа Джиллет взялся-таки за ум. Надо будет его как-нибудь уставно поощрить. Снять, к примеру, ранее наложенное взыскание.
Взысканий у Джиллета как у моськи блох - снимать их можно до бесконечности.
- ...находиться рядом с вами в знаменательный день вашего бракосочетания всегда было моею излюбленною мечтою, - тяжко вздыхая и щурясь в неверном свете фонаря, зубрил коммодор. Эта двусмысленная фраза была достойным вознаграждением за все его мучения.
А вдруг она передумала?
А вдруг это его последний шанс?
Но где же, черт побери, Лизавета?
Губернаторский дом окончательно погрузился во мрак. Ждать долее не имело смысла.
Коммодор захлопнул "Сборник" и отправил его в карман.
Он напишет ей потом.
С моря.
В кривом немощеном переулке - кратчайшая дорога к военной гавани - ему повстречались две воркующие тени. Одна из них, увенчанная дурацкой шляпой, при виде коммодора моментально влипла в стену, потянув за собой другую.
- Вы с дуба рухнули, Тернер, - сказал Норрингтон, - шляться ночью в портовом районе, да еще и с дамой! И вы, Лизавета
Губернаторовна, шли бы домой - папаша волнуются, поди.
Кузнец, как полагалось романтическому герою, сосредоточенно жевал сопли, но Лизавете было не впервой вызывать огонь на себя.
- Это все, что вы хотели сказать, коммодор? - хлопая газельими глазами, невинно полюбопытствовала она.
- Никак нет!.. то есть, да... в смысле, я покорнейше прошу вас, глубокоуважаемая Лизавета Губернаторовна, - несмотря на вечернюю прохладу, затылок коммодора под париком моментально вспотел, - о снисходительном извинении меня в том... что работа, понимаете ли... спешная... и прочие... обстоятельства... приказ по эскадре от четвертого числа... сего месяца сего года... за номером сто девять по общему списку...
"Что я несу? - запоздало ужаснулся Норрингтон. - Это же секретная информация!"
- В общем, велено нам к исходу недели сниматься с рейда и следовать известным курсом на смену крейсирующего отряда! - хорошо поставленным командным голосом отчеканил он. - Хотя находиться рядом с вами в знаменательный день вашего бракосочетания всегда было моей заветной мечтой!
О ужас! Лизавета читала тот же "Сборник".
- Безумно, безумно жаль, - приторно откликнулась она, - вы не можете представить, как мне дорого ваше общество. Но, раз уж спешная работа и другие обстоятельства препятствуют вам воспользоваться нашим приглашением, - все зубодробительные обороты, внушавшие коммодору непреодолимое отвращение, в ее исполнении казались ангельской музыкой, - нам остается только безропотно принять удар судьбы.
Здесь она вздернула подбородок, давая понять, что удар судьбы оказался не слишком тяжелым.
Коммодор промямлил что-то вроде "тогда я, пожалуй, пойду" и, услыхав краем уха нелестный отзыв о низком качестве работы флотских медкомиссий, галопом понесся к морю.
Порт-Ройял оживал на глазах.
Прослышав о закрытии слэшерских заведений, на берег потянулись матросы и офицеры. В портовых закоулках кипел азартный мордобой.
Жрицы любви, почуяв отсутствие конкуренции в лице патентованных мэри-сью, торопливо выдвигались на исходные рубежи и подбадривали коммодора приветственными возгласами.
На "Разящем" отчаявшийся дождаться начальства лейтенант Джиллет (старший офицер не имеет права покидать борт в отсутствие командира) в десятый раз переписывал набело приблизительный сценарий встречи с таинственной незнакомкой.
В огромном губернаторском особняке, скинув туфли во избежание лишнего шума, пробиралась по лестнице счастливая Лизавета Губернаторовна.
А в военной гавани было тихо. Вельбот покачивался на волнах. Гребцы вполголоса травили соленые морские байки. Мичман безмятежно спал, пристроив под голову анкерок.
И над всем этим висела в небе апельсиновая луна.